Неточные совпадения
Уважение к старшим
исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных лет, устранять их из
жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух продать в рабство.
Присутственные места запустели; недоимок накопилось такое множество, что местный казначей, заглянув в казенный ящик, разинул рот, да так на всю
жизнь с разинутым ртом и остался; квартальные отбились от рук и нагло бездействовали: официальные дни
исчезли.
Чувство беспричинного стыда, которое она испытывала дорогой, и волнение совершенно
исчезли. В привычных условиях
жизни она чувствовала себя опять твердою и безупречною.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем
исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в
жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
Самгин, как всегда, слушал, курил и молчал, воздерживаясь даже от кратких реплик. По стеклам окна ползал дым папиросы, за окном, во тьме, прятались какие-то холодные огни, изредка вспыхивал новый огонек, скользил,
исчезал, напоминая о кометах и о
жизни уже не на окраине города, а на краю какой-то глубокой пропасти, неисчерпаемой тьмы. Самгин чувствовал себя как бы наполненным густой, теплой и кисловатой жидкостью, она колебалась, переливалась в нем, требуя выхода.
Приятно волнующее чувство не
исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его
жизни чрезвычайно значителен.
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня
жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются,
исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это — человек для себя…
— Домой, — резко сказала Лидия. Лицо у нее было серое, в глазах — ужас и отвращение. Где-то в коридоре школы громко всхлипывала Алина и бормотал Лютов, воющие причитания двух баб доносились с площади. Клим Самгин догадался, что какая-то минута
исчезла из его
жизни, ничем не обременив сознание.
Вера в случайности, туман галлюцинации
исчезали из
жизни. Светла и свободна, открывалась перед ней даль, и она, как в прозрачной воде, видела в ней каждый камешек, рытвину и потом чистое дно.
Едва ли кто-нибудь, кроме матери, заметил появление его на свет, очень немногие замечают его в течение
жизни, но, верно, никто не заметит, как он
исчезнет со света; никто не спросит, не пожалеет о нем, никто и не порадуется его смерти.
Еще сильнее, нежели от упреков, просыпалась в нем бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она, делалась небрежною, холодною. Тогда в нем появлялась лихорадка
жизни, сил, деятельности, и тень
исчезала опять, и симпатия била опять сильным и ясным ключом.
Последствия всего этого известны, все это
исчезает, не оставляя по себе следа, если нимфа и сатир не превращаются в людей, то есть в мужа и жену или в друзей на всю
жизнь.
Заботы, дрязги
жизни, все
исчезнет — одно бесконечное торжество наполняет тебя — одно счастье глядеть вот так… на тебя… (он подошел к ней) — взять за руку (он взял за руку) и чувствовать огонь и силу, трепет в организме…
Между тем, отрицая в человеке человека — с душой, с правами на бессмертие, он проповедовал какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что все это делалось ненужным при том, указываемом им, случайном порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и
исчезают в бестолковом процессе
жизни, чтоб завтра дать место другому такому же столбу.
Но, открыв на минуту заветную дверь, она вдруг своенравно захлопнула ее и неожиданно
исчезла, увезя с собой ключи от всех тайн: и от своего характера, и от своей любви, и от всей сферы своих понятий, чувств, от всей
жизни, которою живет, — всё увезла! Перед ним опять одна замкнутая дверь!
— N'est-ce pas? [Не правда ли? (франц.)] Cher enfant, истинное остроумие
исчезает, чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю женщин! (франц.)] Поверь,
жизнь всякой женщины, что бы она там ни проповедовала, это — вечное искание, кому бы подчиниться… так сказать, жажда подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
Затем предоставлено было слово самому подсудимому. Митя встал, но сказал немного. Он был страшно утомлен и телесно, и духовно. Вид независимости и силы, с которым он появился утром в залу, почти
исчез. Он как будто что-то пережил в этот день на всю
жизнь, научившее и вразумившее его чему-то очень важному, чего он прежде не понимал. Голос его ослабел, он уже не кричал, как давеча. В словах его послышалось что-то новое, смирившееся, побежденное и приникшее.
Такие воспоминания могут запоминаться (и это всем известно) даже и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая всю
жизнь как бы светлыми точками из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и
исчезла, кроме этого только уголочка.
В сумерки пошел крупный дождь. Комары и мошки сразу куда-то
исчезли. После ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго еще сидели у огня и разговаривали. Он рассказывал мне о
жизни китайцев на Ното, рассказывал о том, как они его обидели — отобрали меха и ничего не заплатили.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня
исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей
жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
В этом обществе была та свобода неустоявшихся отношений и не приведенных в косный порядок обычаев, которой нет в старой европейской
жизни, и в то же время в нем сохранилась привитая нам воспитанием традиция западной вежливости, которая на Западе
исчезает; она с примесью славянского laisser-aller, [разболтанности (фр.).] а подчас и разгула, составляла особый русский характер московского общества, к его великому горю, потому что оно смертельно хотело быть парижским, и это хотение, наверное, осталось.
Жизнь…
жизни, народы, революции, любимейшие головы возникали, менялись и
исчезали между Воробьевыми горами и Примроз-Гилем; след их уже почти заметен беспощадным вихрем событий. Все изменилось вокруг: Темза течет вместо Москвы-реки, и чужое племя около… и нет нам больше дороги на родину… одна мечта двух мальчиков — одного 13 лет, другого 14 — уцелела!
Фабула
исчезла, но в характерах образовалась известная складка, в
жизнь проникли известные привычки…
Жизнь того времени представляла собой запертую храмину, ключ от которой был отдан в бесконтрольное заведывание табели о рангах, и последняя настолько ревниво оберегала ее от сторонних вторжений, что самое понятие о «реальном» как бы
исчезло из общественного сознания.
Если представить себе совершенную вечную
жизнь, божественную
жизнь, но тебя там не будет и любимого тобой человека не будет, ты в ней
исчезнешь, то эта совершенная
жизнь лишается всякого смысла.
От
жизни и деятельности в Париже это чувство начало притупляться, но не
исчезло.
Мне иногда казалось, что
жизнь была бы хороша и радостна, если бы
исчезла причина того, что меня мучит сейчас.
Человек не
исчезает, он обоживается, но наследует свою человечность в вечной
жизни.
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро
исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую
жизнь на месте старой, они должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней.
Отдельные черты личной
жизни проносились точно в густом сумраке, мелькая, меняясь,
исчезая и оставляя меня опять в пустой неопределенности.
Банды появились уже и в нашем крае. Над
жизнью города нависала зловещая тень. То и дело было слышно, что тот или другой из знакомых молодых людей
исчезал. Ушел «до лясу». Остававшихся паненки иронически спрашивали: «Вы еще здесь?» Ушло до лясу несколько юношей и из пансиона Рыхлинского…
Изолированные факты отдельной
жизни сами по себе далеко не определяют и не уясняют душевного роста. То, что разлито кругом, что проникает одним общим тоном многоголосый хор
жизни, невольно, незаметно просачивается в каждую душу и заливает ее, подхватывает, уносит своим потоком. Оглядываясь назад, можно отметить вехами только начало наводнения… Потом это уже сплошное, ровное течение, в котором давно
исчезли первые отдельные ручьи.
На монастырской площадке тоже все успокоилось, и
жизнь стала входить в обычную колею. На широкое крыльцо кляштора выглянули старые монахини и, видя, что все следы наваждения
исчезли, решили докончить прогулку. Через несколько минут опять степенно закружились вереницы приютянок в белых капорах, сопровождаемые степенными сестрами — бригитками. Старуха с четками водворилась на своей скамье.
У ябедника Антония был брат Фортунат. Образ
жизни он вел загадочный, часто куда-то отлучался и пропадал надолго с гарнолужского горизонта. Водился он с цыганами, греками и вообще сомнительными людьми «по лошадиной части». Порой к гарнолужскому табуну нивесть откуда присоединялись дорогие статные лошади, которые также таинственно
исчезали. Многие качали при этом головами, но… пан Фортунат был человек обходительный и любезный со всеми…
На следующий год Крыжановский
исчез. Одни говорили, что видели его, оборванного и пьяного, где-то на ярмарке в Тульчине. Другие склонны были верить легенде о каком-то якобы полученном им наследстве, призвавшем его к новой
жизни.
В такие минуты родятся особенно чистые, легкие мысли, но они тонки, прозрачны, словно паутина, и неуловимы словами. Они вспыхивают и
исчезают быстро, как падающие звезды, обжигая душу печалью о чем-то, ласкают ее, тревожат, и тут она кипит, плавится, принимая свою форму на всю
жизнь, тут создается ее лицо.
Но эта
жизнь продолжалась недолго — вотчиму отказали от должности, он снова куда-то
исчез, мать, с маленьким братом Николаем, переселилась к деду, и на меня была возложена обязанность няньки, — бабушка ушла в город и жила там в доме богатого купца, вышивая покров на плащаницу.
Теперь чувствую: час бьет; я мертв; движение,
жизнь, чувствие, мысль — все
исчезнет мгновенно.
Ну, да: увидал вблизи, в руках почти держал возможность счастия на всю
жизнь — оно вдруг
исчезло; да ведь и в лотерее — повернись колесо еще немного, и бедняк, пожалуй, стал бы богачом.
До сих пор умел находить во всех положениях
жизни и для себя и для других веселую мысль, — теперь как-то эта способность
исчезла; надеюсь, что это временный туман, он должен рассеяться, иначе тоска.
Жизнь не только не
исчезла в заботах о хлебе, но самые недостатки и лишения почитались необходимыми украшениями
жизни.
— Ну, а у вас, в Париже или Ницце, разве веселее? Ведь надо сознаться: веселье, молодость и смех навсегда
исчезли из человеческой
жизни, да и вряд ли когда-нибудь вернутся. Мне кажется, что нужно относиться к людям терпеливее. Почем знать, может быть для всех, сидящих тут, внизу, сегодняшний вечер — отдых, праздник?
Бывший перед домом палисадник неведомо куда
исчез — тоже, должно быть, изныл; бывший «проспект» наполовину вырублен; бывший пруд зарос и покрыт плесенью, а берега изрыты копытами домашних животных; от плодового сада остались две-три полувымерзшие яблони, едва показывающие признаки
жизни…
Софья скоро уехала куда-то, дней через пять явилась веселая, живая, а через несколько часов снова
исчезла и вновь явилась недели через две. Казалось, что она носится в
жизни широкими кругами, порою заглядывая к брату, чтобы наполнить его квартиру своей бодростью и музыкой.
— Товарищ! — сказала мать, когда гостья
исчезла. — Эх ты, милая! Дай тебе, господи, товарища честного на всю твою
жизнь!
— Хорошо говорите, — тянет сердце за вашей речью. Думаешь — господи! хоть бы в щелку посмотреть на таких людей и на
жизнь. Что живешь? Овца! Я вот грамотная, читаю книжки, думаю много, иной раз и ночь не спишь, от мыслей. А что толку? Не буду думать — зря
исчезну, и буду — тоже зря.
Ежели мы спустимся ступенью ниже — в уезд, то увидим, что там мелочи
жизни выражаются еще грубее и еще меньше встречают отпора. Уезд исстари был вместилищем людей одинаковой степени развития и одинакового отсутствия образа мыслей. Теперь, при готовых девизах из губернии, разномыслие
исчезло окончательно. Даже жены чиновников не ссорятся, но единомышленно подвывают: «Ах, какой циркуляр!»
Мне скажут, что все это мелочи, что в известные эпохи отдельные личности имеют значение настолько относительное, что нельзя формализироваться тем, что они
исчезают бесследно в круговороте
жизни. Да ведь я и сам с того начал, что все подобные явления назвал мелочами. Но мелочами, которые опутывают и подавляют…
И небо и земля, и движение, и
жизнь — все
исчезает; впереди усматривается только скелет смерти, в пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Красавица на веки веков
исчезает для него — и не в силах он забыть ее умоляющий взгляд, и терзается он мыслью, что, быть может, все счастье его
жизни ускользнуло из его рук…